Cтараемся работать в обычном режиме
КЛИНИКА ХАДАССА ПРИНИМАЕТ ПАЦИЕНТОВ.
МЫ ПОМОЖЕМ В ОРГАНИЗАЦИИ:
- удаленных - дистанционных консультаций
- получения второго мнения
- лечения в израильской клинике (после рассмотрения документов в индивидуальном порядке)
Узнать больше
Беседа представителя Фонда борьбы с лейкемией с онкогематологом, заведующей отделением трансплантации костного мозга и иммунотерапии клиники “Хадасса” профессором Полиной Степенски.
Профессор Полина Степенски — ведущий гематоонколог, заведующая отделением ТКМ и иммунотерапии у детей и взрослых, член Европейского комитета по ТКМ при не злокачественных заболеваниях.
Специализация: трансплантация костного мозга при лечении генетических заболеваний у детей и взрослых.
Cтаж — более 19 лет.
Фонд борьбы с лейкемией. Сегодня мы хотим поговорить о вашем опыте работы во время карантина, вызванного эпидемией COVID-19. Первый вопрос касается новых поступающих к вам пациентов. Как сегодня в Израиле происходит раздельное лечение больных коронавирусом и тех, кто им не заразился?
Проф. Полина Степенски. Карантин длится уже около двух месяцев, так что у нас есть определенный опыт. Одна из вещей, которую мы всеми силами стараемся предотвратить — это то, что называется “сопутствующий ущерб” или collateral damage. Часто он бывает гораздо серьезнее, чем вред от самого коронавируса. У больных онкологическими или гематологическими заболеваниями сопутствующий ущерб может быть особенно значительным. Сегодня все бросились на борьбу с COVID-19 — это замечательно. Однако стоит помнить, что остальная медицина никуда не делась, например, лейкемия. Есть больные лейкемией, которые были госпитализированы до карантина, других госпитализировали уже во время эпидемии, и тем и другим нужно лечение. Мы стараемся работать в обычном режиме, наши больницы функционируют. У нас в отдельном здании есть специальные отделения и палаты реанимации, которые предназначены для пациентов с коронавирусом. Вход туда ограничен. В приемном покое тоже есть специальные зоны, где работают отдельные команды медсестер и врачей. Мы продолжаем работать.
Стоит упомянуть, что в нашей больнице весь персонал протестирован на коронавирус. Каждый из нас прошел два обследования, и только те, у кого оба результата отрицательные, могут продолжать работать. Известно, что симптомы COVID-19 могут быть самыми разнообразными, у одних есть температура, у других нет, так что самое правильное — протестировать всех, кого возможно, и позволить людям, которые плохо себя чувствуют, не ходить на работу. Все врачи клиники подписали в отделе кадров бумагу, что мы обязуемся соблюдать все условия карантина, не ходить в магазины и так далее. И мы все выполняем эти меры предосторожности. Разумеется, все понимают, что даже при этом есть шанс заразиться. Поэтому каждые 5-7 дней врачи и медсестры, которые работают с пациентами из группы высокого риска, например теми, кому делают пересадку костного мозга, проходят тест на коронавирус. Потоки пациентов совершенно не связаны: больные коронавирусом идут через отдельный вход в приемный покой, и они нигде не пересекаются с другими посетителями больницы.
Кроме того, к каждому новому пациенту мы относимся так, будто у него есть коронавирус, пока не будет доказано обратное. То есть мы кладем его в отдельную палату, медперсонал заходит к нему полностью защищенным. Не в специальном костюме, как при установленном коронавирусе, но есть разные степени защиты, и одна из них применяется к пациентам с пока не подтвержденным диагнозом COVID-19. Конечно, если пациент придет к нам с температурой, кашлем и другими признаками коронавируса, то мы оденем защитные костюмы. Но вообще, мы ходим в больнице в костюмах для операционной, не в обычной одежде. Еще мы одеваем одноразовые халаты, маски, перчатки, защищаем волосы. У всех пациентов берут анализ на коронавирус, ответ приходит в течение дня. Но до сих пор у меня не было пациентов с положительным результатом теста. Если больного кто-то сопровождает, его тоже проверяют. Пока не приходит результат проверки, оба находятся в изоляции в палате, где получают еду, лекарства и все необходимое.
За время карантина мы сделали 15-20 пересадок. С аутологичной трансплантацией вообще нет никаких проблем. При аллогенной пересадке от донора из семьи все тоже довольно просто: мы проверяем донора на коронавирус, получаем отрицательный ответ и продолжаем обычный процесс.
У нас был только один случай, когда неродственный донор-израильтянин заявил, что согласен пожертвовать костный мозг только после эпидемии. Но мы сразу нашли другого.
Фонд борьбы с лейкемией. А нужна ли какая-то карантинизация для донора? Допустим, человек согласился, он должен провести в изоляции 14 дней?
Проф. Полина Степенски. Нет, у нас этого нет. Донора просто проверяют на коронавирус, есть специальный центр, который этим занимается. Мы связываемся с ними и говорим, что заинтересованы в человеке, а дальше все идет по стандартной схеме. В любом случае, имеются данные, что даже если человек заражен, концентрация вируса в крови ничтожна. Основное заражение происходит воздушно-капельным путем. Кстати, мы сделали несколько пересадок от неродственных доноров из Германии. В том числе ребенку из России. Перевозка костного мозга — это была жуткая история, нам везли пробы через несколько стран, каждый раз закрывали очередную границу. Но он прибыл через чуть более чем 24 часа, и мы сделали пересадку в 11 ночи. У этого ребенка костный мозг уже прижился, у него нормальные анализы, все у него хорошо. У нас есть еще один донор из Германии, мы решили сделать пересадку как при терапии CAR-T (введение извлеченных из организма самого пациента иммунных Т-лимфоцитов, количество которых увеличивается во много раз в лаборатории – прим. редакции): в Германии заморозят периферический забор крови и привезут его в Израиль. Мы не первый раз это делаем, у нас есть опыт подобных пересадок при применении CAR-T, мы постоянно проводим эту терапию, в последнее время провели 4 процедуры. Еще 4 пациента ждут своей очереди, для двоих мы уже собрали и отправили клетки, еще одной женщине отправим в конце недели и четвертому пациенту — через неделю. Мы стараемся лечить пациентов как при обычных обстоятельствах, я не считаю, что коронавирус — это причина не лечить лимфомы или лейкозы. К сожалению, от этих заболеваний умирает гораздо больше людей, чем от COVID-19.Фонд борьбы с лейкемией. А как вы решаете проблему донорства крови?
Проф. Полина Степенски. Я как раз сегодня говорила со специалистами нашего банка крови. Они сказали, что такого количества доноров, как сейчас, у них никогда еще не было.
Фонд борьбы с лейкемией. Они занимаются какой-то рекламой?
Проф. Полина Степенски. У нашего народа принято записываться в волонтеры или что-то кому-то жертвовать. У нас это очень развито. Именно поэтому и доноров, в том числе костного мозга, очень много. В Израиле волонтерство и донорство даже входят в список причин, по которым может быть нарушен карантин. Обычно бывает немного меньше доноров в праздник Песах, еврейскую Пасху, так что нас обычно предупреждают, чтобы мы в этот период думали, прежде чем давать кровь или тромбоциты. А в этот раз мне никто ничего не сказал. Я сначала подумала это потому, что сейчас их нужно меньше. Позвонила сегодня в банк крови, и они мне сказали: “Ты что! У нас столько доноров, никогда столько не было!” Видимо, люди сидят дома и думают, чем они могли бы помочь, а везде рассказывают о работе врачей в очень нелегких условиях. Вот многие и решили, что могут пожертвовать кровь и тромбоциты. Полиция на чек-постах пропускает всех, кто предъявляет СМС или сообщение WhatsApp из больницы, что он должен приехать и стать донором.
Для получения удаленной консультации ведущего израильского специалиста по ТКМ или в области онкологии обратитесь к нашим сотрудникам.
Фонд борьбы с лейкемией. По поводу заморозки клеток костного мозга. Их доставляют самолетом?
Проф. Полина Степенски. Грузовые полеты продолжаются. Таким образом привозят защитное оборудование и массу других вещей, например, запчасти для аппаратов искусственной вентиляции легких. Мы договариваемся с центром забора крови в Германии, сообщаем им, что мы хотим доставку замороженных клеток. Они обсуждают и подтверждают заявку. Это стоит каких-то денег, но не громадных. Мы оплачиваем услугу, они замораживают клетки, потом приходит курьер из соответствующей фирмы, таких компаний сегодня достаточно, забирает посылку и доставляет нам.
Фонд борьбы с лейкемией. Пациенты могут посетить вашу клинику?
Проф. Полина Степенски. Обычно с пациентом должен быть один сопровождающий, как правило, родственник. Если хотят прийти больше людей, мы обговариваем их присутствие и не пускаем их, пока все не будут проверены на коронавирус.
Фонд борьбы с лейкемией. То есть если бы я хотела прийти в больницу, чтобы ухаживать за свой бабушкой, за которой, как правило, ухаживает моя мама, я должна была бы сдать тест, получить его результат и уже только тогда прийти к вам?
Проф. Полина Степенски. В нашем отделении — да, но так это не у всех. Хотя все отделения сильно ограничили количество посещений. Каждому посетителю измеряют температуру и просят его заполнить опросник, в котором спрашивается, как он себя чувствует. После этого в большинство отделений дают доступ. Мы стараемся не пускать посетителей. Конечно, есть исключения. Вот сейчас у меня была молодая семья, их просто невозможно было не впустить. Мы их приняли, посадили отдельно, объяснили работникам лаборатории, что это особый случай, и они буквально к обеду проанализировали пробу и сказали, что результат отрицательный.
Фонд борьбы с лейкемией. И последний вопрос: насколько строго обязаны соблюдать карантин врачи, которые не работают с больными COVID-19? Могут ли они проживать с родственниками?
Проф. Полина Степенски. Есть такое понятие — “нуклеарная семья”, это люди, с которыми я живу. Понятно, что в этом я не буду ничего менять. Но вот сейчас был праздник, и к нам обратился премьер-министр, чтобы мы никого постороннего не пускали в дом. Это, конечно, очень тяжело. Например, у меня есть сын, ему 25 лет и он живет в Центре страны. Он не пришел к нам на праздники. Мы поговорили по Zoom, но принять его у себя не смогли, у нас все очень строго. Проверять меня, конечно, никто не будет и в тюрьму не посадят, но у меня есть личная ответственность. И если есть хоть какой-то шанс заразиться, я постараюсь этого избежать. Я была один или два раза в магазине, в аптеке, когда просто не было выхода. Но я была в маске, в перчатках, соблюдала социальную дистанцию два метра, протирала руки спиртом, ни к кому не приближалась, не прикасалась, одежду положила в стирку. Часть из этих мер доказаны, а остальные — я считаю, что “береженого Бог бережет”. Без истерики, без паники, но у меня есть ответственность перед моими пациентами и моей семьей.
Фонд борьбы с лейкемией. Спасибо, что поделились с нами своим опытом.