Доктор Ирэн Антеби: «Мы дарим детям зрение, качество жизни и независимость»

Доктор Ирэн Антеби возглавляет подразделение детской офтальмологии в «Хадассе». Ее мать родом из Франции, сама Ирэн родилась в Швеции. Владеет французским, шведским, английским и ивритом. Слегка освоила русский.

Доктор Антеби говорит: «Мы называем нашу клинику циммером (циммер — деревянный гостевой домик) детской офтальмологии. Полтора года назад мы переехали в это строение, которое, как вы сами видите, мало напоминает больницу или поликлинику.

Когда мы получили это место, решили оформить его экстерьер и интерьер на свое усмотрение. Идея заключалась в том, что при посещении поликлиники дети и их родители будут чувствовать себя комфортно. Не секрет, что привести ребенка к глазному врачу — нелегко. Ребенок не идет на контакт, не сотрудничает с врачом. Родители обычно озабочены своими проблемами. Все беспокоятся о зрении ребенка. Проверка длится долго — нужно посмотреть ребенка до того, как ему закапают глаза, затем — после. Это непростое занятие.

Поэтому мы хотели, чтобы дети и их родители приходили в поликлинику, не ощущая больничной фобии. Проходя через больницу, пациенты и их сопровождающие попадают в нашу поликлинику. Интерьер в комнате ожидания, дополненный деревянными балками, оставляет ощущение, что вы находитесь в циммере. Мы хотели, чтобы нашим посетителям было приятно находиться в поликлинике. Фотографии на стенах сняты моим братом — фотографом-любителем, проживающим в Швеции».

— Садик у вас чудесный — настоящая игровая площадка!

И садик мы оформляли по своему вкусу, недавно открыли его. Это такой «тихий сад», где можно посидеть. Может, не в холодные дни, но большую часть времени можно сидеть в садике, ощутить спокойствие, перестать волноваться. И это работает. Дети и их родители, которые знают нас с нашей предыдущей обители, с радостью приходят к нам, наслаждаются самим местом и его атмосферой. И приятно не только нашим пациентам и посетителям. На старом месте, где мы работали в течение 15 лет, мы были очень загружены. Здесь нам намного приятнее работать, и это место более правильное для детей. Мы гордимся им.

— Расскажите немного о вашей команде.

Детскими глазами занимается довольно большая команда. На данный момент у нас сотрудничают 4 ведущих специалиста — врачи высшей категории. Двое из нас работают на полную ставку — доктор Хадас Мешулам и я, два других врача работают на частичную ставку — они работают и в поликлиниках за пределами «Хадассы». Наша клиника — это единственное подразделение в Израиле, где можно пройти курсы повышения квалификации в детской офтальмологии. Врач, который хочет получить квалификацию «специалиста» в детской офтальмологии, может записаться на двухгодичную программу в «Хадассе». К нам приходят офтальмологи-специалисты, работают с нами на полную ставку. По окончании программы получают узкую специализацию в области детской офтальмологии — и как лечащие врачи, и как хирурги.

— Чем отличается детская офтальмология от взрослой?

В нашей поликлинике предоставляется полный спектр услуг для маленьких пациентов. Детская офтальмология — отдельная область, отличная от взрослой. Ведь процесс развития зрения происходит в детстве, то есть все, что может случиться с детскими глазками до завершения развития зрения, повлияет на него на всю оставшуюся жизнь. Если у вас воспаление глаза, отек вокруг глаза, и глаз будет закрыт в течение двух недель, ничего страшного не произойдет. Если это случается с четырехмесячным младенцем, это может повлиять на его зрение на всю оставшуюся жизнь. Поэтому мы всегда смотрим на ребенка с проблемой в глазу, неважно, какой именно, с той точки зрения, может ли это повлиять на его дальнейшую жизнь. Зрение развивается, если глаз в порядке, если мозг и то, что связывает их, нормально функционируют, но и если ребенок получает нормальную визуальную стимуляцию.

— Какие заболевания глаз вы лечите?

Большая часть детей, которых мы лечим и наблюдаем, не удостоилась возможности развить нормальное зрение. У них есть «ленивый глаз» — глаз, который не смог развиться нормально, несмотря на то, что это обычный глаз. Часто в качестве коррекции зрения мы прописываем детям очки, лечебные повязки, капаем им атропин и пр.

У множества детей и взрослых наблюдается косоглазие. Иногда мы прописываем очки, в большинстве случаев — оперируем глаза. Мы оперируем детей под микроскопом — эта область называется микроскопическая медицина, в основном при особенно деликатных операциях, но, я должна отметить, особенно успешных. У нас замечательные анестезиологи, которые хорошо знают свою работу. Все дети, которым мы делаем операцию по исправлению косоглазия, проходят ее в амбулаторном режиме: не госпитализируются, приезжают, оперируются и уезжают домой или остаются в гостинице — если речь идет о маленьких зарубежных пациентах. Им не нужно это ощущение ночлега в больнице. Это нелегко, ведь по большому счету — это здоровые люди.

Другая, большая, часть детей страдает от аномалий, например, глаз, которые не развились нормальным образом. Мы лечим полный спектр проблем и заболеваний: это и генетические заболевания, которые влияют на сетчатку, роговицу, хрусталик. Практически мы лечим все составляющие и органы глаза. У нас, в «Хадассе», самый большой, на мой взгляд, центр лечения катаракты у детей. Мы проводим около 50 операций в год, и это немало. Конечно, меньше чем у взрослых. Когда катаракта развивается у детей, это происходит в результате наследственности, инфекции или в качестве вторичной проблемы в глазу.

— Чем отличается лечение катаракты у детей от ее лечения у взрослых?

Операции принципиально отличаются. Важно знать не только, как прооперировать глаз ребенка аккуратно и точно, но и как лечить его в дальнейшем. Это длительное лечение, чтобы достичь хорошего зрения.

— Вы лечите детей с онкологическими заболеваниями глаз?

Нет. То есть иногда они попадают к нам, но когда в результате обследования становится ясно, что у ребенка ретинобластома, мы отправляем его к профессору Яакову Пеэру и доктору Шахару Френкелю. У нас в «Хадассе» есть привилегия — отдельное от онкологического подразделение онкоофтальмологии, и там лечат этих детей. Иногда их возвращают к нам после лечения, когда существует вторичное заболевание (катаракта), и тогда мы лечим катаракту или зрение в целом после онкологического лечения. У нас четкое разделение труда, и онкоофтальмологи лечат только онкологические болезни глаз.

— В начале нашей беседы вы упомянули вашего брата, который живет в Швеции. Это объясняет тот факт, что в вашем резюме указано владение шведским языком. Вы тоже родились в Швеции?

Верно. Я репатриировалась в Израиль, когда мне было 20. Моя мама — француженка.

— Это объясняет владение французским, что тоже указано в вашем резюме.

Да, а мои дедушки и бабушки родом из Германии. Я очень «европейская» (улыбается). Владею многими языками.

— А русским?

Я могу сказать «посмотрите вверх, вниз, вправо, влево» — на этом мой русский заканчивается.

— Как вы пришли к решению стать офтальмологом?

Если честно, я не знаю, что повлияло на мое решение. Когда я была маленькой девочкой, тоже была пациенткой офтальмолога. Может, это подсознательно на меня повлияло. Офтальмология — самая поразительная область в медицине, очень разнообразная. Тот, кто не знаком с офтальмологией, думает: «Все, чем они там занимаются — закапывают детям глазки». Это неверно. Глаз — очень маленький орган и очень важный. В нем много всего: и хирургия — поразительная — микрохирургия, точность в несколько микрон вправо или влево может изменить все. Существуют операции на глазу, в глазу. Мне очень нравится оперировать. Много работы в поликлинике, постоянно проводятся исследования, совершаются прорывы в лечении. Это очень приятная область, и нет необходимости раздевать ребенка каждый раз. Когда-то я хотела стать детским врачом. Наверное, именно это в конечном итоге привело меня к детской офтальмологии.

Должна сказать, что офтальмологи не любят лечить детей. Они рады, что есть отдельная категория врачей — детские офтальмологи, ведь с ребенком все сложнее, дольше. Дети не всегда идут на контакт, не сотрудничают, а плачут и боятся. Наше достижение заключается в том, что когда сюда приходит ребенок, который обычно напуган, поскольку его родители озабочены и моментально проецируют свое состояние на ребенка, нам удается подружиться с ним. Иначе никак, ведь ребенка проверяют не один раз и не два. Поэтому над некоторыми детьми издевались другие врачи, и это сразу ощущается: как только малыши заходят в комнату, моментально ощущается их неспокойствие. Другие, еще «неиспорченные», реагируют иначе.

— Дети боятся врачей.

Во-первых, я не выгляжу как врач. Как вы сами видите, в этой комнате полно игрушек. Дети могут играть в игрушки. Если они приходят к нам, не чувствуя озабоченность и страх их родителей, обычно можно замечательно их проверить. Некоторые проверки, к сожалению, приходится выполнять «через силу»: нужно закапать глазки детям в течение проверки — это не всегда приятно. Многих детей я знаю с «нулевого» возраста, и мы лечим и наблюдаем их уже много лет — они приходят, обнимают меня, садятся и сами кладут голову для закапывания глазок. Это, собственно, и есть наше достижение. Или взять ребенка без каких-либо шансов на обретение зрения и сделать его зрячим, подарить ему независимость на всю жизнь.

— Это самое большое достижение в мире.

Каждый раз, когда я оперирую косоглазие и вижу мышцу, я до сих пор ощущаю энтузиазм. Если вы спросите моих стажеров, они скажут: она каждый раз восклицает «Какая красивая мышца!». Я очень люблю свою работу — это привилегия, ведь не все, кто ходят на работу, любят ее.

— Вы упомянули исследования. Что мы знаем о глазе сегодня, чего не знали 20 лет назад?

Об этом в двух словах не расскажешь, но я попытаюсь. На мой взгляд, сегодня существуют несколько направлений в исследовательской деятельности. Но в основном сегодняшние исследования основываются на генетическом знании, которого не было в прошлом. Возьмем, к примеру, альбинизм. В прошлом, когда видели ребенка-альбиноса, знали, что у него не будет здорового зрения, и его помещали в школу к детям с нарушением зрения. Удостоверение слепого — или да, или нет, но пусть изучает шрифт Брайля. Сегодня альбиносы из всего спектра — ведь одни видят лучше, другие хуже — все могут учиться в обычной школе, добиться успехов в университете. Некоторые не могут водить автомобиль, так как зрение слабое.

Во-первых, мы предоставляем им возможности реабилитации и ориентации — как жить нормальной жизнью. Но мы изучаем и генетическую составляющую. Кстати, у нас здесь замечательный Центр по обнаружению генетических мутаций в разных группах населения, связанных с альбинизмом, заболеваниями сетчатки и пр. Когда нам становится известно, о какой мутации идет речь, во-первых — можно планировать последующие беременности с помощью амниоцентеза или ПГД, или запланировать заранее — ввести в матку эмбрион, у которого нет мутации.

— Можно и цвет глаз спланировать?

Цвет глаз еще не планируют (улыбается). Несмотря на то, что это очень красиво, это не имеет никакого значения. Но появляются все новые виды лечения с конкретными генетическими заболеваниями, в основном с болезнями сетчатки. Когда мутация известна, можно исправить ген. На мой взгляд, это наше будущее, самое замечательное достижение. Мы только на пороге: это происходит с некоторыми заболеваниями — еще не со всеми, но мы на пороге новых открытий. Проводится масса исследований, связанных с различными видами хрусталиков, которые мы вставляем после операции по лечению катаракты — хрусталики, которые уже «умеют» смотреть близко, далеко. В этой сфере постоянно что-то прогрессирует. Например, медицинская визуализация — наша способность видеть ткань без необходимости резать ее. Я тяжело работаю, чтобы «наладить контакт» с новыми технологиями, которые постоянно появляются. Это захватывающая сфера, не только медицина — офтальмология, которая быстро прогрессирует, идет в ногу с технологиями.

— Что интересует лично вас как исследователя?

Я лично занимаюсь в основном клиническими испытаниями, связанными с косоглазием, катарактой. Сейчас в качестве руководителя проверяю дипломную работу. Ко мне часто обращаются с просьбой выступить в качестве научного руководителя. Как я уже отметила, отвечаю за программу специализации в детской офтальмологии в «Хадассе». Я очень люблю преподавательскую работу, занимаюсь исследованиями, очень много времени и усилий уделяю моим студентам. Пожалуй, это самая сильная моя сторона.

— Какая у вас узкая специализация?

В детской офтальмологии? Я покрываю весь спектр детских заболеваний глаз: косоглазие, катаракта – любое заболевание.

— Какие специализации представлены в вашем подразделении?

У нас работает на полную ставку специалист по лечению заболеваний сетчатки у детей. Это доктор Хадас Мешулам. Вместе с ней работает доктор Милька Матанис, которая проходила у нас специализацию и осталась. Оба врача — ведущие специалисты с узкой специализацией (заболевания сетчатки у детей) — это и ретинопатия недоношенных, заболевания сетчатки, недоразвитие сетчатки, травмы сетчатки. Первопроходцы в этой области в Израиле — такие заболевания у детей очень тяжело лечить. Эти молодые женщины ведут прием маленьких пациентов, оперируют, наблюдают их. Несмотря на их молодой возраст, имеют большой опыт и дорогого стоят!

— Чем отличается детская офтальмология в «Хадассе» от ведущих медицинских центров в мире?

Тому, что делают здесь, мы обучались за рубежом, получали специализацию в ведущих мировых клиниках, медицинских центрах. Постоянно повышаем свою квалификацию, участвуем в профессиональных мировых конференциях, обмениваемся опытом с коллегами. Мы работаем по последнему слову науки и технологий, ничем не отличаемся от ведущих центров в мире.

Мы принимаем большое количество маленьких пациентов из-за рубежа, в частности из России. Перед тем как приехать в «Хадассу», родители присылают нам письма, заключения местных врачей, которые часто не отражают действительность. Иногда лечение, которое дети проходили там, неприемлемо и даже неизвестно нам. Возможно, эти методы лечения правильные, но я никогда о них не знала, пока не прочла в направлении местного врача. Мы работаем иначе.

— Часто приходится пересматривать диагнозы российских врачей?

В каждом случае. Когда ко мне обращаются родители ребенка и говорят: «У моего ребенка такая-то проблема. Можно ли приехать к вам на консультацию?» То есть можете ли вы предложить нам то, что мы не получили у себя. И я отвечаю: раз вы задаете такой вопрос, вероятно, не уверены, что получили достаточно качественную консультацию, лечение. Я приглашаю их в «Хадассу», но ничего не обещаю: возможно, поставленный на родине ребенка диагноз неправильный. Возможно, лечение неправильное. Я выслушаю их, проверю ребенка, но мой диагноз основан на результатах моего обследования, а не на том, что написано в письме от врача. Иногда я не в силах помочь и могу лишь сказать, что ситуация тяжелая. Жаль, что вы не приехали раньше, но и нам нечего предложить. Тогда родители понимают, что хотя бы сделали все от них зависящее, исчерпали все возможности.

— И они уезжают?

Чаще нам есть, что предложить. Реабилитацию в Институте им. Михаэльсона — единственном учреждении в области реабилитационной детской офтальмологии в Израиле. Иногда к нам приезжают дети с тяжелыми нарушениями зрения, и везде их родителям говорят: «Нечего делать, приезжайте через 2 года». Это очень удручает.

Но даже когда нечего делать с медицинской точки зрения, можно многое предложить в области реабилитации. Родителям нужна поддержка. У нас существует детский сад для детей с нарушениями зрения. Мы направляем туда родителей и детей, приехавших из-за рубежа, чтобы они познакомились с командой сотрудников, ознакомились с их работой и узнали, какие существуют возможности в плане реабилитации. Родители не могут отправить своего ребенка в этот садик, но могут посмотреть, изучить и, вернувшись домой, поискать аналогичные возможности реабилитации.

— Иностранных врачей вам тоже доводилось обучать знаниям и техникам, принятым в «Хадассе»?

В рамках нашей программы? Вы знаете, что в отделении офтальмологии в «Хадассе» работает много зарубежных врачей? Это часть процесса их специализации. Один из наших стажеров (у нас их всегда двое) — израильтянин, а вторая — из Эквадора, уже почти 2 года в «Хадассе». Говорит на иврите как на родном языке.

— Мы беседовали о родителях, об их озабоченности, связанной с лечением детей. Могли бы вы дать им какие-либо рекомендации в отношении профилактики детских глазных заболеваний? Что делать, если уже диагностировали заболевание у ребенка?

Это достаточно тривиально. Во-первых, как я уже объяснила в начале нашей беседы, если мы на раннем этапе обнаруживаем какую-либо проблему, можно на раннем этапе предложить лечение, и тогда появляется надежда, что можно восстановить или обрести зрение, предотвратить «ленивый глаз» и любые другие последствия. Если ко мне обращаются родители ребенка, которому исполнилось 10 лет, с проблемой, которая появилась у него в годовалом возрасте, то прошло 10 лет, что само по себе проблема. В первую очередь нужно провести все обычные анализы и проверки. Родители не могут знать, наблюдая за ребенком, что у него нормальное зрение и все в порядке. Дети достаточно умные, чтобы справиться с минимальным зрением и делать все якобы правильно в основном на начальном этапе их жизни, когда еще нет необходимости читать тексты, написанные мелким шрифтом, усыпляя бдительность родителей. Да и сами дети не знают, что существует нечто иное, отличное от того, что они чувствуют, переживают. Поэтому родители не должны сами решать, что их дети хорошо видят и все хорошо, а должны отвести ребенка к врачу и проверить. Я советую сделать этого до того, как ребенку исполнится 1 год, в возрасте трех лет, когда он учится говорить, и в первом классе. Это рутинные проверки, которые я рекомендую всем. И не только я — это рекомендация Всемирной ассоциации детских офтальмологов.

Тем более, если в семье есть проблемы со зрением: если родители носят очки, косоглазие, пониженное зрение — все, что угодно. Когда родители, которые прошли лазерную операцию по коррекции зрения, слышат, что их ребенку придется носить очки, для них это катастрофа.

Поэтому, во-первых, не показывайте ребенку, что вы этого не хотите. Важно понять, что очки, которые, по мнению родителей, самое тяжелое, что случилось в жизни их ребенка (а они не встречались с действительно тяжелыми онкологическими заболеваниями, и я всегда говорю им: по сравнению с тем, что видели эти стены, очки — это не так уж и страшно), сделают ребенка счастливым. Часто постфактум родители приходят ко мне и говорят: неожиданно, и без того чудесный ребенок стал еще чудеснее, более открытым, более общительным, начал развиваться. Теперь мы это поняли. Поэтому я рекомендую сотрудничать с врачами, доверять им. Если врач говорит, что нужно носить повязку, очки — поверьте ему и сделайте, как доктор говорит. Это все равно, что принять лекарство от сердечной боли. Если я говорю, что у ребенка больное сердце и ему нужно принимать лекарство, вы ни за что не пропустите прием препарата. Если я говорю, что нужно носить повязку, родители делают все возможное, чтобы ребенок ее не носил. Это плохо. Помните, что это равнозначно лекарству для сердца — это даже не обсуждается.

— Наверное, дело в том, что существуют стереотипы, стигмы, связанные с ношением очков. Родители не хотят, чтобы ребенка обзывали «очкариком». Над такими детьми смеются их же сверстники.

Это было верно в прошлом. Сегодня очки стали модным аксессуаром. Люди хотят носить очки. А для детей выпускают бесподобные очки — это не те огромные оправы и мощные линзы, которые были раньше. Есть очень красивые и легкие очки, неломающиеся.

— Кстати, у вас очень элегантные очки.

Спасибо. Я часто пользуюсь этим и показываю детям и их родителям. Посмотрите, какие замечательные детские очки (показывает несколько пар детских очков). И их невозможно сломать. У меня много образцов, и я пытаюсь объяснить, что не так страшен черт, как его малюют. Я думаю, что успех в лечении ребенка с офтальмологическими заболеваниями, как и во всех других областях медицины, — набраться терпения и уделить достаточно времени, чтобы объяснить это родителям, достучаться до них. Я не могу работать только с ребенком, мне необходимы помощь и участие родителей. Тогда врач с помощью родителя сможет лечить ребенка и добиться отличных успехов. Это командная работа, иначе это не сработает.

— Можете припомнить какой-нибудь особенный — сложный или интересный — случай из практики?

Я постоянно сталкиваюсь с тяжелыми случаями. Расскажу историю, но ее героиня — не ребенок. Это молодая женщина из России, которая приехала ко мне и зашла в кабинет с помощью мужа. Она почти ничего не видела. Села рядом. У нее было ужасное косоглазие — оба глаза смотрели на нос. Я пыталась проверить остроту ее зрения — она не видит даже большие цифры. Тяжелое состояние — молодая женщина, адвокат. Рассказала мне историю о том, что у нее обнаружили опухоль головного мозга, доброкачественную опухоль.

Сделали операцию, все прошло хорошо, общее состояние хорошее. Но во время операции была нарушена иннервация наружной глазодвигательной мышцы. Мышцы не могли нормально удерживать глазное яблоко, что стало причиной косоглазия. Обычно при таком косоглазии у людей все двоится в глазах.

Два года назад российские врачи предложили ей снять очки, а у нее близорукость. Таким образом, у этой женщины не только косоглазие, но и близорукость из-за того, что зрение снизилось на 6 диоптрий, а она ходит без очков. Просто слепая! И ей нужна была помощь. Я сказала ей, что в первую очередь нужно вернуть очки, ведь она может достичь почти полной остроты зрения, 6/6. Вместо этого блуждает в тумане, и это неправильно. А теперь можно лечить косоглазие.

Это очень сложная операция, поскольку поврежденная мышца работать не будет, поэтому мы пересадили ей верхнюю мышцу и нижнюю. Сначала сделали операцию на одном глазе, и он выпрямился. Через три месяца женщина снова приехала к нам, и я сделала операцию на втором глазе. Через некоторое время она приехала ко мне для наблюдения улыбающейся — у нее ровные глаза, носит очки, видит своих детей, вернулась к работе. Другой человек! Такие маленькие истории дарят чувство удовлетворения, но происходят постоянно.

Всем помочь невозможно. Мы пытаемся помочь каждому, кто обращается к нам, но не в каждом случае бывает happy end. Все зависит от того, когда пациенты приезжают и с чем.

Заполните форму и получите консультацию доктора Ирэн Антеби!